История живет в нашем городе везде: во дворах и парках, на площадях и проспектах. Время застыло в каждом квадрате окна. Историю хранят не только люди, но и здания. Ведь у стен тоже есть глаза и уши. Вот и дом на Фурштатской улице помнит всех тех, кто обрел здесь свое счастье.
Очень трудным был год 1937-й. Страна затаилась в страхе, люди боялись всего. Но любить не переставали, любили горячо и как будто в последний раз.
Он – высший партийный чиновник. Она – талантливая швея из семьи раскулаченных. Понятно, что им было не по пути. Дороги их не могли пересечься – не должны были. Но когда-то еще девочкой она встретила цыганку на улице, и та, взяв желтой сухой рукой ее пухлую розовую ладошку, сказала: «Красивого мальчика родишь, мучиться будешь, но выдержишь». И она поверила, и как бы внутренне согласилась немного пострадать, чтобы у нее был этот самый мальчик, и шила всем своим пупсам только голубые костюмчики. Так и привыкла проводить время свое с иглой и швейной машинкой. Потом работала в ателье, куда, зная прекрасные руки здешних портних, захаживали лучшие и известные люди за новым костюмом. Однажды и он зашел, увидел ее в белой в горошек косынке – и обомлел. Забросил все дела, дождался ее после работы, пригласил в ресторан. Так и закружились их тайные счастливые свидания. Ее молодая душа требовала великих чувств и великих жертв. И встреча с ним – удачливым чиновником и чужим мужем – была тем самым невероятным случаем, подаренным судьбой. Когда через год она узнала, что беременна, сразу вспомнила предсказание. И даже имя придумала мальчику – Андрей. Молилась, чтобы выносить ребенка. Он обещал, что не бросит и всё у нее будет самое лучшее. Жениться, конечно, не сможет, но рядом останется. И действительно остался – но незримо.
Дом на Фурштатской улице, где размещался отдел милиции, отдали под родильный дом N№ 2. Наш герой вместе с другими принимал решение о выделении помещения и открытии роддома. Именно сюда на служебной машине привез он любимую. Ему было все равно, что подумают подчиненные, семья, которой обязательно доложат… Он вез самую дорогую на свете женщину рожать к врачам, которым больше всего доверял. Через сорок часов мучений она родила мальчика. Навсегда запомнила голубые светлые глаза акушерки, умелые ее руки и голос, который шептал: «Держись, милая, все будет хорошо».
Его забрали в начале 1938-го. Сына он увидел только один раз.
Прошло несколько лет. Война прокатилась по нашей земле, уничтожив лучших, дорогих, молодых. Напугала голодом, холодом, кровью, смертью. Но любовь жила, любовь царила. Даже в самые страшные времена.
1942 год. Только один роддом продолжал работать в блокаду, тот самый – на Фурштатской. В здание попали две авиабомбы. Акушерки, санитарки, врачи сами спешно восстанавливали разрушенное. Помочь некому – война вокруг. Одна роженица очень кричала, звала мужа, плакала. Говорила, что он служит в Ладожской флотилии и телеграммы от него давно не приходят. Живут только его пайком да надеждами. А ребенок – старший, четырехлетний – дома остался, один в холодной квартире на Восстания, на пятом этаже. Без него она рожать не будет ни за что. Лучше умрет вместе с новым своим ребеночком, раз не может старшенькому помочь. Все кричали ей: «Не дури, погубишь и себя, и душу, не рожденную еще!» Но нашлась девушка-санитарка, которая не выдержала ее страданий. Отпросилась у главврача и побежала по улице, закутавшись в телогрейку и платок. Торопилась как могла, долго стучала в квартиру – никто не отзывался. Распахнула дверь, схватила мальчика на руки и через сугробы под метельный звон в ушах вернулась в родильный дом. Женщина успокоилась и легко родила прекрасную девочку.
Назвали ее Катей. В честь санитарки, которая смогла в сложных обстоятельствах остаться человеком.
Потом, через много лет, женщина вспоминала, как в роддоме кормили. Масло давали, и кашу перловую, и горох, и овсяный суп, и даже компот. Больше никогда такой вкусной еды она не ела.
Шел 1962 год. Жизнь вошла в свою колею, размеренно катилось ее колесо. Люди продолжали встречаться, жениться, рожать детей.
Они оба были педагогами, интеллигентами, из семей потомственных петербуржцев-ленинградцев. На их долю выпало немало, и, казалось бы, наконец все наладилось. Не хватало только одного – ребенка, продолжения рода, надежды. Она потеряла двух – выкидыши на ранних сроках. Верить почти перестала. Плакала по ночам в подушку, спрашивала у кого-то мудрого, почему именно им досталось это наказание, за что, за какие такие непонятные грехи. Ей уже было к тридцати пяти, и время шло неумолимо. Уже начали думать о приемном. Но однажды после уроков стирала с доски – и вдруг закружилась голова: она и не подозревала, что у мела такой терпкий запах. Оказалось, что это оно – долгожданное чудо новой жизни. Готова была лежать хоть все девять месяцев, чтобы свою крошечку сохранить. Только бы все обошлось. Рожала тяжело – ребенок шел неправильно. Боялись, что не сможет выдержать. Но ее вытащили лучшие специалисты роддома – той, еще советской школы, когда врач не мог быть троечником. Только отличником, настоящим мастером. Она спросила своего доктора, как назвать сына. Он ответил: «Пусть Саша будет. Очень уж я Александра нашего Сергеевича люблю». И улыбнулся. А муж часами стоял под окнами дома на Фурштатской, на веревочке передавал ей туда сетки с апельсинами, писал на асфальте мелом «Доброе утро», как мальчишка. Ведь тогда отцов не пускали к новоиспеченным мамам и их ребятишкам – и это было очень несправедливо. Мальчик Саша часто слушал рассказы родителей о том времени, когда он только начал жить. И решил тоже стать таким врачом, чтобы когда-нибудь кому-нибудь помочь. Правильный, в общем, вышел мальчик. Наверное, потому, что в правильном роддоме родился.
Годы идут. На дворе 1975-й. Уже появились внуки тех, кто пережил войну. Ускорился ритм жизни, но чувства, переживания, мечты остались те же.
Мальчиком он больше всего любил играть в солдатиков. В большой, из старого фонда, коммуналке на Чайковского он разыгрывал целые баталии. Денег на настоящих солдатиков у родителей всегда не хватало. Поэтому он вырезал своих из книг – особенно его ругали за библиотечные – и наклеивал на картон. Исторические книги, оружие и сражения занимали все его мысли. К тому же у каждого рыцаря должна быть Прекрасная Дама. Свою он встретил еще в школе – ею стала девочка с самой длинной в классе косой. Он носил ее портфель и рвал цветы с клумбы. Откуда было взять другие? После школы их дороги разошлись. Она поступила в университет, быстро вышла замуж, быстро развелась. Он исполнил свою мечту и пошел в военное училище, а потом уехал служить в другой город. Встретились они на пятилетие школьного выпуска. Он влетел в актовый зал, где был намечен праздник, и столкнулся с ней у самого входа. Больше они не расставались. Она, в отличие от дам прошлых эпох, не ждала его одна в уютном замке, а ездила с ним по гарнизонам. Забеременела легко – как жила и как любила. Но там, где он служил, и рожать-то особенно было негде – один роддом на маленький южный город. Он вспомнил, что мама, которая умерла несколько лет назад, рожала его совсем недалеко от дома – на Петра Лаврова (теперь это Фурштатская улица). Решили – пусть семейная традиция продлится. Он выбил себе отпуск, привез жену в Ленинград – и на свет появился мальчик Ваня, который оказался весь в папу. По-военному пунктуален и дисциплинирован – родился по графику и всегда кушал вовремя. Девочку Лену через три года они, конечно, при- ехали рожать сюда же. Там, где есть доверие, расстояния и время не помеха.
Теперь мальчик играет в его старых солдатиков. А девочке какой-то рыцарь уже носит портфель. Клумб вот только обещал не трогать.
Продолжение следует
Валерия Темкина в содружестве
с директором по развитию медицинской
деятельности и защите прав пациентов
«Роддома на Фурштатской» Натальей
Павловной Сальниковой